«Назначили виновным!» или Почему УМВД-расследования не улучшают наше общество, а… ухудшают?

Вот-вот следственные и надзорные органы Омска готовы отрапортовать в Москву о судебной точке в завершении расследования громкого уголовного дела с, так называемым, заметным «чеченским следом»…

Речь идет о «резонансном вымогательстве крупной суммы денег у предпринимателя Евгения Голоднова».

Родом из «Свердловской области».

Это его фирма ООО «Константиновское» из-под Новосибирска и его наемные сотрудники в последние пару лет с какой-то яростью и ожесточением скупали паи у омского крестьянства. В Кормиловском, Омском и Любинском районах.

Впрочем, никто так и не стал разбираться, чего больше в этом «агробизнесе» – желания «урвать куш» на перепродаже или попытка выбрать из общедолевых земельных наделов самые аппетитные куски, тем самым, обесценив общественные пашни.

Либо сделать их (в юридическом плане)… ущербными и непригодными для практического возделывания и

обработки?!

Не исключено, что вскоре вопрос бы встал во всей своей государственной важности «о негативных последствиях» сделок, но закономерный интерес к иногородним скупщикам удачно перекрыла криминальная коллизия.

Та самая, уже упомянутая.

По версии следствия, двое подчиненных Голоднова, супруги А.Н.Патрахин и Е.В.Егорова, неожиданно предъявили своему патрону «финансовый ультиматум». Дескать, самую грязную и трудную работу выполняем мы, а маржу и выгоду получаешь, в основном, ты. Несоразмерный, типа, расклад. Надо бы приостановить скупной конвейер и свести «кредит с дебитом» между

сторонами.

Семейная пара, а точнее ее женская часть, по ранее установленным тарифам насчитала, что заказчик должен им за «труды праведные» порядка 20 миллионов рублей.

Может, чуть больше, может, чуть меньше – не суть важно. Порядок цифр именно такой.

Круглый.

Коммерсант Голоднов идти на уступки своим прежним компаньонам и платить им какие-то огромные долги или отступные отказался. В итоге, каждая из сторон осталась при своих намерениях, претензиях и

расчетах.

Дальнейшее развитие событий, на мой взгляд, носит симптоматичный характер.

Возможно, не только для Омского региона, но и для всей нашей необъятной Родины.

В целом.

Вместо того, чтобы идти и доказывать свою правоту в судебные инстанции или обратиться за защитой своих прав в правоохранительные органы, Андрей Патрахин обращается за помощью к знакомым землякам по Екатеринбургу, откуда он родом.

Так в этом деле появляется тот самый «кавказский след» – представители чечено-ингушской и дагестанской

диаспоры.

Понятно, что каждый человек, попав в трудную жизненную ситуацию и столкнувшись, на его взгляд, с несправедливостью, ищет выход.

И защиту.

Жаль, что в этом плане пострадавшими гражданами не рассматривается в роли такового бесспорного авторитета Государство и его правоприменительные органы – Полиция, Прокуратура, Следком, Суд.

Именно об этой печальной симптоматике и идет речь.

Видимо, это уже заметный всем тренд, когда граждане готовы обращаться за разрешением своей проблемы к кому угодно, лишь бы не в органы государственной власти. Недоверие зреет, волокита процветает, коррупция вопиет...

Как известно, «свято место» долго не может находиться «в пустоте», и образовавшийся вакуум закономерно заполняется альтернативным

механизмом.

Прибывшие из Екатеринбурга «для урегулирования спора» граждане «кавказской национальности» перво-наперво обратились в местную диаспору для поиска помощи и поддержки.

И они ее получили.

В присущих для Кавказа традициях гостеприимства, содействия и взаимопомощи.

В качестве посредника и старейшины на встречу между конфликтующими сторонами пришел известный в Омске «чеченец», бывший «представитель президента Чечни Рамзана Кадырова» и один из признанных «лидеров местной кавказской общины» Альви Джабраилов.

Фигура публичная, громкая и авторитетная, даже среди местных

силовиков.

Видимо, нужно подчеркнуть для пущего понимания ситуации.

Роль «старейшины» в разрешении любого публичного спора предусмотрена неписанными обычаями народов Кавказа.

Это те самые «духовные скрепы», о которых так много сейчас говорится: про них надо «не забывать», к ним следует «обращаться», их нужно всемерно «поддерживать».

«Третейские суды», «медиация», «надзор» - этих легальных инструментов урегулирования конфликтов никто, конечно, не отменял, но статус «старейшины» для восточного менталитета, можно сказать,

священен.

Участие «старейшины» – необходимо, его позиция – важна, к его мнению – прислушиваются.

Именно в таком статусе «духовника-старожила» Альви Джабраилов по согласованию с участниками «производственного заседания» по обсуждению величины неких долговых обязательств и принял в нем участие.

Ни на чьей-то стороне!

Его функционалом было «выслушать стороны», «взвесить аргументы», «предложить меры по урегулированию спора».

Опять – ремарка.

Эти «задачи» Альви Джабраилову никто специально не ставил, они сами собой проистекают из его роли

«старейшины»!

При всем этом, реализоваться авторитету можно лишь в том случае, если ему дадут слово, спросят о его позиции, к ней прислушаются.

И примут, как руководство к действию.

Опять же, и сам «народный судья» должен ощутить внутреннюю уверенность в том, что он произнесет вслух, какую формулу разрешения конфликта озвучит.

Это очень важно, так как само участие «старейшины» по приглашению той или иной стороны конфликта автоматически не означает, что озвученное решение будет именно в пользу того, кто пригласил, кто ему окажется «ближе» по национальному, кровному или социальному

статусу.

В Омске еще на слуху знаковая история вокруг ТОЦ «Маяк» и гостиницы «Заречье».

С участием нашего «старейшины».

Владелец фешенебельного торгово-офисного центра Андрей Шнейдмиллер обратился к Альви Джабраилову с просьбой урегулировать затяжной конфликт с владельцами соседней гостиницы, которые, по версии господина Шнейдмиллера, безобразничают, требуя с него некие отступные.

Представитель диаспоры пообещал «разобраться в вопросе», «встретиться и выслушать противоположную сторону». При этом Джабраилов обратил внимание собственника «Маяка», что итоговое решение не предрешено тем, что именно он обратился к нему и что обратился

первым.

Финал истории стал показательным.

Шнейдмиллеру пришлось… выкупать спорный участок земли, на котором была расположена электроподстанция. Конфликт, который шел годами с участием юристов и судебных инстанций, был урегулирован «малой кровью».

По справедливости.

Я вспомнил эту историю применительно к нашей, чтобы показать, что приглашение к участию в разрешении спора «старейшины» автоматически не означает, что его решение будет в твою пользу. Позиция человека, чье мнение признано другими людьми авторитетным, не может быть основано на личных предпочтениях, кровных узах или социально высоком статусе одной из сторон.

Даже Закон не всегда здесь является приоритетным

фактором!

Возвращаемся к нашему сюжету вокруг ООО «Константиновское» и его владельца Евгения Голоднова.

Эта история завершилась если не трагически, то крайне плачевно.

Конфликтующие стороны и их представители встретились за «круглым столом», но к общему знаменателю так и не пришли. Далее события развивались по самому «жаркому сценарию» (учитывая его бескровность).

Южане из Екатеринбурга, возмущенные отказом погасить задолженность, попытались оказать на оппонента горячее

воздействие.

В соседней Новосибирской области под покровом ночи была сожжена часть посевов, принадлежащих коммерсанту Голоднову.

По моей информации, несколько десятков квадратных метров.

По версии следствия (и суда первой инстанции), хотели злоумышленники поджечь и дорогостоящую сельхозтехнику, но у них это не вышло «по независящим от их воли причинам».

Помешала погода и природа – пошел дождь.

Впрочем, я искренне надеюсь, что худшему развитию событий своевременно воспрепятствовали силовики, которые отслеживали развитие конфликта еще до момента его вхождения в пожароопасную

стадию.

С выводами правоохранителей, что попытка отстоять свою точку зрения методом устрашения имела место быть, я соглашусь.

Хотя подсудимые (осужденные) и их защита утверждают обратное.

Впрочем, моя публикация – о другом.

Порой под гребенку тяжких обвинений в преступлении, осуществленном общественно опасным способом, могут угодить и ничего не подозревающие о готовящемся криминале граждане.

На мой взгляд, именно таким образом в лидеры организованной преступной группы (ОПГ) угодил ничего не подозревающий «старейшина» чечено-ингушской диаспоры Омска Альви

Джабраилов.

Об этом человеке и о его жизненной ситуации мне бы и хотелось рассказать.

Подробно.

В аналогичных спорах, беседах и обсуждениях, как в «деле Голодного», лидер омских чеченцев участвовал десятки, если не сотни раз. Но никогда высказанное им мнение не подменяло статьи Уголовного кодекса РФ и не претендовало на роль «весов Правосудия».

Это было частное мнение «старейшины», основанное на заслуженном авторитете, на жизненном опыте и на культе предков.

Каждый был волен либо прислушаться, либо пропустить

«мимо ушей».

Не существует такого правового или рукотворного механизма, чтобы реализовать волю «старейшины» в жизнь.

Как догму.

Между тем, Альви Джабраилова судили за общую компания и осудили «к 7 годам колонии строгого режима» только за… физическое присутствие на обсуждении спорной ситуации, за… произнесение миротворческих слов, за их… интерпретацию потерпевшей стороной, за… визитку, которую он передал одному из участников диалога!

Это все звучит нелепо, абсурдно и фантастично, но именно это и отражено в приговоре по делу №1-18/2024 в исполнении федерального судьи Куйбышевского районного суда г.Омска Надежды

Погребной.

В этой публикации я не буду давать личных оценок, высказывать конспирологические версии из разряда «кому выгодно» (об этом наше отдельное независимое журналистское расследование).

Дам слово самому Альви Умаровичу.

Я с ним встречался лично, когда он был на домашнем аресте и изредка выходил из квартиры для посещения больницы.

Он хотел выговориться, поведать свою точку зрения на несправедливо вменяемую ему «уголовку». Сначала он верил, что «следствие установит», потом надеялся, что «прокуратура внесет ясность», а «суд разберется»…

На что уповает сейчас, я, честно сказать, даже не знаю, потому как родственники, обещавшие «обить все пороги и защитить, обратиться в СМИ», куда-то пропали, на телефон не отвечают, вестей с правовых баррикад

не подают.

Поэтому данная публикация – это сугубо моя частная инициатива.

Как независимого журналиста и человека, который верит в невиновность «легендарного омского чеченца».

Не знаю, поможет это Альви Умаровичу или, наоборот, потом его защитники, земляки и родственники спустят на меня всех собак, но я поступаю так, как велят мне моя совесть и десятки лет, надеюсь, нашего дружеского общения.

Вот такое рукописное обращение я получил в свое время из СИЗО-1 г.Омска:

«Александр, здравствуй, дорогой!

Вот и наступил «Момент истины». Меня облили грязью с головы до ног. Дешевая, грязная постановка, я даю тебе слово, что я ни в чем не виноват!

Я обращаюсь к тебе, зная твой характер, зная, что ты боец несломленный. Темные силы боятся света, также как наши силовые органы резонанса и СМИ.

Большая просьба к тебе, помочь, чем сможешь…

С уважением Альви Джабраилов.

Обнимаю, жму руку».

Цитата.

Делаю то, что в моих силах и возможностях.

Ниже – дословное изложение нашей беседы с Альви Джабраиловым, состоявшейся в апреле 2023 года.

Аудиозапись имеется.

«Саша, рассказываю тебе, как оно есть. Ни добавить, ни убавить.

18 или 19 августа (2022 года – автор) мне на телефон звонит официальный представитель Рамзана Кадырова по Свердловской области. Зовут его Беслан.

Он говорит: «Альви, в Омск приехали двое наших ребят, один чеченец, другой азербайджанец. Они приехали по своим делам, у них здесь друзья, супружеская пара – Сергей и Екатерина. Они живут в Кормиловке, точнее, девушка сама из Кормиловки, а парень родом из Свердловска. Двое, которые приехали из Екатеринбурга (один – Аслан, второй – Роман), встретились или созвонились с омичами, они разговорились и Екатерина в ходе беседы рассказала, что они длительное время (лет 5) трудились на одного бизнесмена (ООО «Константиновское»), фамилия его

Голоднов»…

«Они скупали в его интересах паи, земли, зерно закупали, в общем, деятельность была бурной.

Договоренности по оплате были устные, так как все друг друга хорошо знают.

И когда сумма накопилась солидная, а, как ты знаешь, где деньги, там и родные братья ругаются, он начал к ним придираться – дескать, вы у меня деньги воруете, придирался по любому поводу и без него. Лишь бы не платить. В итоге он их уволил.

И позвал Екатерину на сверку, так как многие земли были оформлены на нее и ее супруга, а без них Голоднов не мог юридически завершить

сделки».

«А у него к тому времени замдиректора по безопасности майор полиции появился.

Уволился в прошлом году из органов и начал работать у Голодного.

Быченко Сергей Иванович его зовут.

Я их никого до этого момента не знал. И супругов не знаю, и парней из Свердловской области не знаю, и Голодного с Быченко – не знаю.

Разговор был такой, что Екатерина боялась идти одна, мотивируя это тем, что на нее на предыдущих встречах или разговорах по телефону пытались оказать давление. Как она выразилась сама, «меня запугивают», СМС-ки высылают с таким текстом, что «мы тебя посадим» - вот это сообщение я читал в ее телефоне

лично.

В чем еще это выражалось, я не интересовался.

Достаточно того, что женщина, слабый пол, поэтому может испугаться всякого.

И она просит – сходите, пожалуйста, со мной на разговор, послушайте сами, как они будут себя вести и общаться. Это она говорит друзьям мужа, которые приехали из Екатеринбурга.

Аслан звонит в Свердловск (Екатеринбург – автор) и спрашивает местного представителя Кадырова по имени Беслан о том, «к кому в Омске можно обратиться», «здесь конфликтная ситуация», «на встрече возможны провокации», «нужен кто-то из местных, кто может выступить в роли старейшины».

Беслан звонит мне и говорит, там приехали мои ребята, у них встреча в фирме назначена, если можешь, просто сходи с ними, посиди и послушай. Я отказать в этой просьбе не мог, тем более, представителю

Кадырова»…

Я с ребятами встречаюсь заранее в кафе «Сантимо».

То есть, никто не прячется, не шифруется.

Они мне рассказывают в общих чертах, я говорю, что «этой информации недостаточно», «где непосредственные участники ситуации», «я бы хотел и их послушать».

Пригласите их (супругов Патрахина и Егорову – автор) на другой день.

Я так им и выразился, что «я не пацан с улицы и должен знать, куда я иду и владеть информацией на достаточном уровне, чтобы соотнести с тем, что будет озвучено второй стороной».

Их пригласили, я их выслушал.

Внимательно»…

«Спросил: «У вас есть документы на 20 миллионов, которые вы просите за свою работу?».

Они говорят: «Есть!».

Я не стал требовать показать мне эти бумаги, если люди говорят и так уверенно, что подтверждающие документы имеются, я и не заострил на этом моменте внимание. Тем более, что мое дело – посидеть, послушать, а не вникать в цифры и банковские проводки.

Договорились.

Они меня пригласили 22 августа в 12 часов дня, на улице Ленина эта фирма находится. Мы идем, 5 человек нас.

Заходим»…

Большой кабинет. Кругом камеры. За столом сидит директор, две женщины сидят. И этот зам по безопасности.

Я поздоровался с директором, представился.

Дал ему свою визитку и сказал, почти дословно: «Я прошу всех участников максимально фиксировать то, что здесь будет происходить. На камеры, на диктофон, на телефоны».

Это моя была просьба!

Меня пригласили за стол сесть. Я не стал садиться за стол переговоров, а сел на стул в отдалении и стал слушать, о чем они говорят. Ну, началось, сам знаешь, как оно бывает в таких случаях. Екатерина сидит, как мышка, испуганная, они на нее с напором.

Аслан предъявляет какие-то документы, Екатерина их комментирует:

- Вот это мы покупали на свои деньги, за это ты не платил, бензин столько-то, расходы другие такие-то, – одним словом,

спорят»…

Они директору Голоднову доказывают, а он все отрицает.

Часа полтора они сидели и доказывали друг другу что-то.

В конце переговоров зам по безопасности, а я это вижу, особенно будучи со стороны, что он начинает провоцировать ситуацию, ему нужно обострение. То есть, он ведет себя, как милиционер, пытается перетянуть инициативу на себя и устроить конфликт на пустом месте.

Как потом выяснилось, он два месяца как уволился из органов, пошел на новое место работы, и ему нужно было себя показать. В лучшем свете продемонстрировать свои способности.

И рвение»…

«Я, наоборот, всех успокаиваю.

Я старший и по возрасту, и по положению. Я имею полное право и одернуть своих земляков, и накричать на них, если того требует ситуация. Так устроена иерархия на Кавказе, таков наш менталитет, который, возможно, другие национальности не понимают – это пиетет и беспрекословное подчинение старшему.

Они думают, что я главный, а я не главный, я просто старший. И по возрасту, и по опыту, и по укладу.

Крепостное право – не наш вариант. Например, за одну женщину на Кавказе убивают двух

мужчин»…

«Я их всех успокаиваю, как могу.

Зам начинает подливать масла в огонь. Дескать, я участвовал в разных передрягах, я воевал в «горячих точках». И начинает привставать с кресла.

Те, соответственно, тоже начинают вставать.

Я накричал на «своих», чтобы они сели. И тому сказал, чтобы он тоже сел и не провоцировал своим поведением других.

- Сядьте ради Бога и не провоцируйте людей, мы пришли сюда просто поговорить, я послушаю и все…

Опять стали спорить, одно да потому. Я устал, честно говоря, мне все это слушать надоело. Я говорю: «Ребята, утро вечера мудренее, давайте отложим этот разговор на

завтра»...

«На том и разошлись, каждый при своем мнении.

Все! Моя миссия на этом закончилась.

Я думаю, позвоню Беслану в Свердловск (Екатеринбург – автор) объясню, как оно вышло. Никакой провокации со стороны его ребят не было. Единственно, что на провокационные слова Быченко Аслан тоже сказал, что также воевал.

Директор потом интерпретировал эти слова так, что Аслан говорил, что воевал, а, значит, убивал. Дескать, для него это ключевое слово в диалоге.

Но этого ведь сказано не было!

Каждый понимает по-своему. И один, и второй озвучил факт своего участия в боевых действиях. Не более. Поэтому откуда здесь взяться «угрозе физической

расправы»?!

Дальше начинаются еще большие разночтения.

Директор Голоднов говорит, что эти слова говорил Аслан, а зам по безопасности Быченко  приписывает эти же слова… мне.

И мне же это ставят в обвинение, что я высказывал угрозу тем, что говорил, что я «воевал, участвовал, убивал»… Но я такого никогда не говорил и не говорю, я не могу себя позволить так изъясняться, я всегда веду себя в любой ситуации дипломатично, корректно.

Именно так я и вел себя. Все зафиксировано, все разговоры записаны.

На аудио»…

«И когда «безопасник» стал обвинять ребят в вымогательстве, я ему возразил, что вымогательство совершается совсем по-другому.

И пояснил как.

К примеру, пришли бы определенные люди, перевернули бы офис вверх дном, и все было бы по-другому. Я опять сказал, что я пришел только послушать, никаких других целей нет.

И я, действительно, на этом закончил эту встречу, так как к какому-то взаимному результату стороны не пришли.

И вот в этот момент директор подходит ко мне, подает мне руку и говорит: «Альви Умарович, мне было очень приятно с Вами познакомиться». И добавляет, что он считает выдвинутую в его адрес сумму необоснованной и просит меня:

- Помогите, чем сможете…

Я говорю, не знаю, смогу или нет, я ничего

не обещаю».

«Еще на улице между собой все разговаривали. Мы расстались мирно.

Никакого результата достигнуто не было.

Ребята сказали, что нужно еще дополнительно обсудить эту встречу. Мы поехали в «Сантино», они спросили: «Альви, что ты посоветуешь?».

Я сказал, что не знаю, что посоветовать. Если они не рассчитаются, то свои земли, которые были куплены на ваши деньги, оформляйте на себя, а те, которые приобретены за чужие средства – верните им, пусть сами занимаются дальше.

Вот такой был мой совет.

Дословно»...

«На другой день, я созвонился с Сергеем Ивановичем (Быченко – автор).

Сказал ему: давайте не будем кипятиться.

Мы сели в «Сантино», я говорю, раз директор ваш ко мне обратился, может, я чем-то смогу в этой ситуации помочь?

Я предварительно согласовал вопрос с ребятами – с 20 млн они снизили сумму до 15 млн рублей. Только из-за моего участия сторона пошла на снижение. Я это предложение озвучил.

Сергей Иванович пошел согласовывать вопрос со своим руководством, перезвонил и спросил, может они еще снизят сумму. Я сказал, что моя договоренность была вот в этих пределах, о большем разговаривать я не уполномочен.

Все, на этом моя миссия «парламентария» и «старейшины» была завершена.

Полностью»…

Я как человек, привлеченный по просьбе коллеги и земляка из Свердловска (Екатеринбурга – автор), свои возможности исчерпал.

И когда мы на следующий день разговаривали, я чувствовал, что беседа идет под запись. Я ему так и говорил – нас, Сергей Иванович, записывают. И добавил, что «пусть пишут», ведь я ничего криминального не говорю и не предлагаю, они сумму снизили, это максимум, что я мог сделать, я это озвучил.

Передал информацию.

Все!

С этого дня я никого не видел, ни с кем не общался. Ни по телефону, ни по видеокамерам, ни по биллингу – нигде меня после этой беседы нет. Я выпал из этой истории.

Совсем»…

Что делают эти «переговорщики»?

Чтобы запугать директора, они приглашают таких же дебилов, покупают «тачку» старую, ГСМ приготовили, поехали в Новосибирск – решили что-то там сжечь и запугать.

И их там взяли 14 или 15 сентября. Метров десять посевов сгорело.

Их там берут.

А в пять утра ко мне домой пришли пятеро ребят, плюс одна девушка. У меня билет на 16 число в Минеральные воды, оттуда я на такси езжу в Грозный. Мне объяснили ситуацию. Обыск им не нужен был. Так для проформы. Спросили меня: «Ничего запрещенного нет?». Я сказал, что «ничего нет, если вы не принесли». Они говорят, «нет, не принесли». «Тогда ничего нет запрещенного», -

отвечаю»...

«На этом, собственно, и завершили обыск, ничего противоправного не нашли и не изъяли.

Меня ознакомили с постановлением, я попросил звонок, пригласил адвоката Саламу Мусаева.

Он приехал.

Майор спрашивает: «У Вас такое в первый раз?». Я говорю: «В первый раз». Он говорит, Вы себя так спокойно ведете. Я говорю, а что мне переживать, если я чист перед Законом, перед Богом и перед Людьми..

Вот в этом пиджаке, без наручников, без верхней одежды, было еще тепло, я вышел на улицу, сел к ним в машину, и мы поехали на Пушкина, 138. Утром я был еще подозреваемым, а уже вечером –

обвиняемым»…

«Как потом выяснилось, господина Голоднова они допросили еще в 2 часа ночи.

Видимо, торопились.

Вечером меня в ИВС, потом через 2 дня – в СИЗО, где я и провел полгода.

Мое обвинение показали в Москве, в Грозном, здесь, в Омске – все в недоумении и даже смеются над выдвинутыми в мой адрес обвинениями. Дескать, я пришел на встречу и запугал всех своей... визиткой!

А там написано – «представитель Президента Чечни по Омской области, зампредседателя чечено-ингушской диаспоры». Эти визитки лежали и лежат у меня в бардачке в машине, я их использую для передачи своих контактных данных – фамилии-имени-отчества, е-майла и

телефона»…

«Думаю, что и другие граждане используют визитки именно в таких, мирных, целях.

А не как орудие преступления. Это какая-то омская инновация.

Ноу-хау.

Да, я не был представителем Рамзана Кадырова на тот момент, как мне ставят в укор, но я по-прежнему состою в руководстве диаспоры.

Так, в чем подвох?!

«Он своим молчанием во время дебатов поддерживал одну из сторон», - следует из обвинений. Это тоже какая-то новация в Уголовно-процессуальном Законе. Молчание как форма… преступления.

Как так?!»...

«Назначили мне следователем подполковника Л.В.Красицкую.

Если бы на это дело назначили молодого следователя, он бы через день-другой просто не знал бы, что делать с такими нелепыми обвинениями.

Но ведь это опытная «милиционерша», у нее «бульдожья хватка».

Она с разных сторон заходит, одно и то же спрашивает, но разными словами. Хочет всячески меня запутать и представить мои действия и намерения в негативном свете.

Но я отвечаю ей спокойно, потому что излагаю события именно так, как он были на самом деле. Мне ничего ни додумывать, ни менять не нужно.

Зачем?!»…

«Я ей говорю: «Любовь Владимировна, Вы делаете хорошо свою работу, Вы подневольный человек, Вам дали задание. Я все это понимаю».

Я думаю, что только благодаря ей, все эти следственные действия длились полгода.

Были очные ставки с этими пацанами, на меня никто ничего предосудительного не говорит. Потому что нечего говорить! А наговаривать на меня никто не стал.

Я боялся за эту женщину (Екатерину Егорову - автор), так как у нее имеются маленькие дети, муж под арестом, я думал, что ее этим могут сломать, но и она ничего не сказала против меня».

Забегая вперед, от себя, как автора, добавлю, что, похоже, именно показания осужденной Егоровой, данные ею в рамках досудебного соглашения со следствием, легли в основу обвинительного приговора в отношении… А.У.Джабраилова, но об этом – в следующей нашей публикации.

Позже.

«Мне за участие в той встрече ничего не предлагали, ничего не давали.

Я это понимаю так, что силовики хотят повернуть ситуацию таким образом, чтобы у меня был какой-то вещественный интерес.

Или умысел на это.

В итоге она сказали, что мне предлагали земельный участок. Но такого не было!

Я, как выпускник сельскохозяйственного института, в свое время трудился в райцентрах Омской области, я знаю истинную цену земли. Я им просто предложил, чтобы они не настаивали на денежных выплатах, а взяли свою долю землями, которые можно обрабатывать, сдавать в аренду, использовать.

Как залог»...

«Но это я им предложил, мне от них ничего не надо.

Ни тогда, ни сейчас.

Меня попросил земляк из Свердловска (Екатеринбурга – автор) помочь своим участием, я это сделал.

Все!

На этом моя Миссия была завершена. Вознаграждения никакого мне не надо. Будет у меня или моих земляков-омичей проблема или вопросы в Екатеринбурге или Свердловской области – я обращусь точно также к Беслану, и он мне поможет. Безвозмездно и без пререканий.

Вот и весь мой интерес, моя эпопея. Скажи, в чем здесь моя

вина?»…

«Я понимаю, они чего-то хотят на меня «нарыть», ведь я полгода (сейчас уже более года – автор) просидел в изоляции, моей репутации нанесен колоссальный ущерб, значит, им нужно будет не только признавать свою ошибку, но и компенсировать ее.

Морально и материально.

А это никому не хочется делать, поэтому крутится репрессивный конвейер… Мне придется писать десятки жалоб, обращений, ходатайств.

В чем моя вина, мое преступление?!

Конечно, русский язык богат и могуч, конечно, все эти догадки, околичности, намеки можно интерпретировать предельно разнообразно и широко, но ведь это не моя вина, это особенность русского языка и заложенных в нем

смыслов»…

«Что сейчас мне пытаются вменить.

Кто-то говорит, что «ОПГ», кто-то говорит, что «вымогательство», кто-то – «самоуправство».

Тоже не понимаю, в чем это выражается.

Я думаю, что я, как фигурант, нужен следствию для большего резонанса и для придания рядовому преступлению национального колорита.

Без меня эти ребята просто «детский сад», лепет и мелкое хулиганье, а вот со мной – это уже целая банда. С каким-то осмысленным сценарием действия, с режиссурой, с идеологией.

Хотя все, что они предприняли, это дебилизм чистой воды.

Примитивизм»…

«А силовикам нужна группа, нужно меня притянуть к этим «горе-вымогателям» любым способом.

Типа, я давал им указания по телефону, я ими управлял, их контролировал, давал им поручения, распределял роли.

Одни словом, я – лидер шайки. А без меня это просто сборище уголовных элементов.

А вот если их руководитель Джабраилов, то…

Я говорю, покажите доказательства?! Где телефонные переговоры? Где записи с видеокамер, сегодня весь город и все заведения ими утыканы, слежение ведется и днем, и ночью – покажите мне это визуально, дайте послушать, докажите мое преступное поведение.

Нет доказательств! Хотя у силовиков на меня вот такой зуб.

Почему?»…

«Объясню популярно.

Потому что я никогда не ломался, не менял свое мнение или позицию, всегда был на стороне добра и справедливости, не поддавался на уловки, мешал кое-кому беспредельничать.

Да, я мешал!

Чеченцы одни из немногих, кто защищался в «лихие 90-е», мы не ложились под «крыши» и под криминальных авторитетов, мы всегда отстаивали своих людей и свой бизнес.

Когда была война в Чечне, меня приглашали в высокие властные кабинеты, со мной советовались, ко мне прислушивались. Забыли, что мы оберегали Омский регион от нежелательных граждан. Забыли, что мой род воевал в Чечне против Дудаева.

И сейчас воюем за Россию, против нацистов и

бандеровцев»…

«Я почти полвека, 47 лет, живу в Омске.

Я считаю, что достойно прожил, мне не в чем себя упрекнуть.

Я был членом политсовета «Единой России», возглавлял даже отделение в Октябрьском округе.

Когда меня арестовали, высокое партийное начальство тут же приостановило мне членство, на что я сказал, чтобы свои биографии вначале внимательно перечитали.

Я, честно сказать, сам хотел выйти, но секретарь неожиданно дала мне положительную характеристику по запросу правоохранительных

органов»…

«Я много рассуждал в СИЗО о том, почему эта ситуация коснулась лично меня.

У многих на меня, конечно, имеется зуб, но это далеко не главное.

Полагаю, что здесь не обошлось без «большой политики». Хоть она и называется «большой», но на самом деле она «подковерная», «мелкая», «низкая».

К сожалению, и в нашей стране есть силы, которые постоянно разыгрывают карту против Президента Чечни. Мой случай голословных обвинений – далеко не единственный.

Я знаю про аналогичные ситуации в Крыму, в Тюмени, в Калининграде, в Екатеринбурге, в Москве… Здесь уже наблюдается некая

система»…

«Заметь, во всех СМИ говорят и делают упор исключительно на меня и, прежде всего, как на представителя Чечни.

Из чего можно сделать вывод, что без этих моментов дело лишено нужного подтекста!

- Вы могли не ходить на встречу? – следователь мне говорит.

- Не мог! Менталитет наш такой. Дал слово – держи. Я не мог отказать! – вот мой ответ.

И тогда, и сейчас.

Из академии наук Чеченской Республики пришла экспертиза, где черным по белому написано, исходя из принятых неписанных правил и нашего, кавказского, менталитета, я «не мог не пойти на эту встречу».

Не мог!»…

«Положено у нас – помогать, поддерживать, держать слово.

Это в крови и в генах народа.

Старших у нас зовут на встречи, на конфликты, чтобы можно было разрешить ситуацию в досудебном порядке, это как судья, только в быту, без мантии и молотка – так у нас принято. Почему этого не понимают следователи, прокуроры, служители Фемиды? – здесь уже я не могу взять в толк.

Или, может, просто не хотят, не вписывается наш особый менталитет в их конструкцию обвинения.

Никак!»…

«Беспределом я, конечно, не занимался, но когда-то все платили дань – все омские диаспоры, все, кроме нас!

Мы не давали себя в обиду.

Позвоночник у нас не гибкий, не кланяемся, не прогибаемся, вот в этом нас и обвиняют. Дескать, другие же платят, а почему вы нет? И ведь 100%, все платили. Кроме чеченцев.

Я в интервью так и сказал, покажите мне хоть одного чеченца, который платит дань, я его застрелю. И сам буду за него платить.

Я так образно выразился, потому что достоверно знал и верил – среди чеченцев

нет таких»…

«Я боюсь не смерти, я знаю, что когда-то умру, но для меня самый большой позор – умереть в тюремной камере.

Вот что меня пугает и оскорбляет.

Слава Аллаху, в СИЗО были книги, условия содержания были хорошие, если так можно выразиться. Соблюдали режим дня, телевизор дали, холодильник был, питание… вполне достаточное, даже намаз разрешали мне совершать, как положено.

Впрочем, диета «от УМВД» дала свои результаты – похудел на десять килограмм. Шок, стресс, одиночка – следственный изолятор это далеко не курорт.

Блокада»…

«Что могу сказать из своих наблюдений.

Очень много в СИЗО молодежи – до 80 процентов от всех сидельцев.

Петушки, горячатся, наскакивают друг на друга по любому поводу, петушатся, а я их успокаиваю, разнимаю, увещеваю.

- Ладно, ладно, отец, батя! – вроде как, понимают, соглашаются.

Но, спустя какое-то время, опять конфликты, разборки, ссоры, потасовки. На мой взгляд, «первоходкам» достаточно всего одного месяца там посидеть, и даже наказание им можно не давать – осознание само приходит, что такое Свобода, Закон, неволя.

А дальше пацаны ломаются…

Правильно говорят, что тюрьма не исправляет, она ломает

человека»…

«Из-за решетки чувства обостряются, многое начинаешь осознавать «шестым чувством».

На постсоветском пространстве сейчас активно разыгрывается межнациональная карта и политика «разделяй и властвуй».

Наш Президент призывает всех к консолидации, а что творят на местах?!

Мои земляки плечом к плечу с русскими, бурятами, осетинами, татарами, немцами сражаемся во благо России, а здесь устраивают раздрай и баламутят провинцию.

У меня уже четыре земляка, молодых парня, погибли из родного дагестанского села, ради будущего нашей общей

страны».

«Вместо того, чтобы мирить и объединять сограждан, мы их стравливаем.

По разным направлениям.

По национальным, по религиозным, по социальным, по имущественным… - это чревато.

Я опять возвращаюсь к своей ситуации – за что меня посадили, за что обвиняют, за что будут судить? Все стенограммы наших переговоров мне давали читать. Показания я читал других обвиняемых. Про меня там ничего нет. Два-три раза упоминаюсь всего лишь.

Вскользь.

Даже есть такая фраза, что «если Альви Умарович узнает, что мы использовали его вслепую, и он что-то не знал – он перейдет на их сторону».

- Он такой!»…

«Именно так и сказано в беседе тех ребят из Свердловска (Екатеринбурга – автор).

О чем это говорит?!

Что при любом раскладе, как бы не повернулась ситуация, я буду, прежде всего, на стороне справедливости.

Из других показаний следует, что ранее сам Голоднов (потерпевший – автор) предлагал им выплатить отступные в сумме 10 миллионов рублей. Так и записано: «Он предлагал половину суммы, мы не согласились».

А на встрече, которая стала зачином будущей конфронтации, он признает только 2 млн. долга – зачем он так делает?!

Вопрос»…

«То есть, я полагаю, что, скорее всего, шла спланированная провокация, чтобы вызвать негативные чувства у одной из сторон.

Нужен был повод для скандала, нужна была эскалация конфликта, с тем, чтобы затем озвучить односторонний отказ.

В исполнении обязательств.

Предположить дальнейшие шаги публично оскорбленных переговорщиков, не сложно. Это элементарная психология. Не исключено, что возможные сценарии развития событий были расписаны по дням и по минутам.

Я свой мирный план высказал и дистанцировался. Я мог разный исход предполагать, но только не тот, который случился

в жизни»...

«За полгода в СИЗО мое мировоззрение полностью поменялось.

Я уже по-другому смотрю на эту «суету сует». На то, что творится в городе, в стране, на другие понятия.

«Бег на месте», «бег за деньгами» – суета все это, мираж, пыль. Это нужно побывать там, за колючей проволокой, чтобы нормальный человек, наконец-то, прозрел.

Раз и навсегда.

Вывод такой я сделал для себя – коррумпированного силовика ничего страшнее на Земле нет! Я сам до этого дошел, до этой прописной

Истины»…

«Я много про это читал, и твои статьи читал, но, видимо, нужен был собственный опыт, чтобы написанное соотнеслось с реальностью.

Один в один.

Тут я сам дошел, что страшнее взяточника-силовика ничего нет. Это так страшно. У него власть, у него удостоверение, система за ним.

И ведь сейчас сразу и не поймешь, где бизнес, а где силовики, все перемешалось в один замес.

Дельцы, хапуги, коммерсы, «оборотни в погонах» – все переплелись в один ужасный змеиный клубок, просто руки опускаются

вниз»…

«Я раньше даже не понимал, не представлял, как коррупция может разрушить нашу страну.

Не понимал!!!

Наоборот, я искренне думал, что всем в таком режиме взаимных преференций может и должно быть хорошо. А сейчас?! Когда «сверху до низу», «повсеместно», да «в погонах» - это разрушает власть изнутри, подтачивает устои государства, не сразу, а потихоньку, незаметно, исподволь, безвозвратно...

И никак с этим пока справиться нельзя!

Я даже добрым словом вспомнил губернатора Леонида Полежаев, который пытался держать всех силовиков в «ежовых руках». Его опыта, политической воли сейчас явно не хватает, поэтому массово и уезжают омичи. Люди ведь, прежде всего, бегут от коррупции и сопряженных с нею незащищенности, беспредела, беззакония,

анархии»…

(продолжение следует)

Александр Грасс,

независимый журналист,

специально для авторского блога на сайте www.omsk-pravo.ru